Зигмунд

Наш деревенский сосед, охотник, однажды решил завести собаку и подошел к этому делу с той беспощадной самоуверенностью, от которой прежде страдала только его семья. Все мы помнили, как он выкопал на участке бассейн. Высмеивая наш надувной, сосед зацементировал неглубокую яму и залил ее водой. На третий день вода помутнела. На шестой зацвела. Дети соседа не выказывали никакого желания купаться в ней, но тот уверял, что плавание закаляет. Дети ныли и сопротивлялись. Грубые цементные бортики царапают кожу, жаловались они, а вода теплая и противная. Через три недели, браня глупых отпрысков, сосед слил воду, в которой к тому времени уже вовсю копошились какие-то мелкие создания, залил новую и запустил рыбок.

Те, впрочем, вскоре передохли.

После бассейна настала очередь облепихи. Сосед вычитал, что сок этой ягоды спасает от всех напастей. Рак, гангрена, нежелательная беременность – все должно было уступить напору облепиховых витаминов. Сосед с мрачной убежденностью рассказывал, как разбогатеет на бесценном соке. Заодно советовал нам брать с него пример, а пока вырубить бесполезные вишни и яблони.

Но когда его драгоценные саженцы начали плодоносить, желающих собирать ягоду не нашлось. Ветки облепихи колючие, а ягоды исключительно кислы на вкус. К тому же желтый сок пачкает кожу. Дети соседа разбегались, как только он появлялся на крыльце с ведерком. Жена находила множество неотложных занятий, не позволявших прийти на помощь. Приходилось ему одному, стоя на лестнице и чертыхаясь, обдирать несчастное деревце.

Собранных ягод на продажу не хватило. «Буду лечить себя!» – объявил сосед и принялся пить сок по утрам и вечерам. Спустя недолгое время он оказался в больнице с обострением холецистита, а вернувшись, вырубил облепиху под корень и больше о пользе природных витаминов с нами не заговаривал.

Так вот, собака.

Однажды сосед с гордостью вывел на лужайку перед домом молодого спаниеля – собачьего подростка, криволапого и длинноухого. Пес смешно совал морду в розетки лопухов, точно в колодец, и гавкал от избытка чувств. «На уток ходить будем, – сказал довольный сосед. – Только сначала воспитаю его под себя».

Я заподозрила неладное.

«Дом вот ему построил. Пусть привыкает. Неженки нам не нужны».

Свой дом?

В ответ на мое молчаливое изумление он с гордостью провел меня на задворки, где среди куриного помета и грязи желтел грубо сколоченный вольер, в котором было бы тесно и хомяку. Я знала, что многие охотники держат спаниелей на улице, но лишь в теплое время года и не в таких условиях.

– Ему же будет тесно, – невольно сказала я.

– Перебьется! – отрезал сосед. – Чай, не император.

Конечно, я не была для него авторитетом в вопросах содержания животных – скорее, наоборот. Мы были глупыми обладателями декоративных собак, непригодных для дела. От зверя в доме должна быть польза! А какой прок от китайской хохлатой и маленького пуделя?

– Давай, Зигмунд! – приказал сосед, волоча упирающегося щенка к вольеру. – Залезай!

Щенок не хотел в вольер. Когда мы уходили, он скулил и царапал сетку.

– Приводи своих, тоже воспитаю! – хохотнул сосед напоследок.

Я не ответила. На душе у меня было тошно.

Следующие недели показали, что я была права в своих предчувствиях. Сосед не понимал собак и не хотел этому учиться. Щенок выл, брошенный в одиночестве, и за это его били. Он пытался гоняться за курицами, и за это его били тоже. Он кусал лопухи – и получал пинок под зад. Грыз поводок – и получал удар поводком. Время от времени хозяин пытался заниматься с ним по книге «Эффективная дрессировка русского охотничьего спаниеля», но ему не хватало терпения: заканчивалось все визгами несчастного пса и руганью соседа. Ему попался тупой выродок, собачий кретин!

Мне было жалко собаку до слез. Сосед не выгуливал его, полагая, что Зигмунд и так живет на открытом воздухе. Я попросила разрешения брать спаниеля с собой на прогулки вместе с Патриком, но получила отказ. «Уведут его у тебя, – мрачно сказал сосед. – Собака-то ценная». – «Так на поводке же!» – «И на поводке уведут».

Уговоры оказались бесполезны. Чем больше я настаивала, тем сильнее сосед убеждался, что я сама задумала похитить его сокровище. И расстался со мной уже в полной уверенности, что меня нельзя подпускать к Зигмунду.

О преданности и любви

Вскоре я уехала из деревни. Было очевидно, что спаниель очень быстро превратится в забитого невротика, и не хотелось наблюдать, как с наступлением холодов он заболеет и умрет в своем убогом жилище.

Насчет невротика я, пожалуй, не ошиблась. Но вот до холодов пес не дотянул.

Я приехала к родителям на выходные в конце августа. Дни стояли теплые: мы вытащили на улицу плетеные кресла, завели самовар, оставшийся еще от дедушки, и спокойно пили чай под перезвон мошкары. Что-то показалось мне необычным, и я вдруг поняла: тишина! С соседского участка не доносилось ни лая, ни воя, ставших привычными за летние месяцы.

– А где Зигмунд?

Я ожидала грустного рассказа о кончине бедного спаниеля. Вместо этого родители переглянулись и засмеялись.

– Неужели на охоте? – недоверчиво спросила я.

– Бог с тобой, какой из него охотник. Зато беглец неплохой.

– Беглец?

И родители рассказали, что пару недель назад Зигмунд начал особенно громко выть по ночам, а потом вдруг притих. Как и я, они решили, что собаке вот-вот придет конец. Сосед высмеял их просьбу осмотреть спаниеля. «Жрет за двоих, гадит за пятерых», – сообщил он. И больше они ничего не добились.

Но в одно прекрасное утро их разбудила громкая ругань. Спаниель сделал подкоп – и сбежал. Хозяин поленился глубоко вкапывать в землю стенки вольера. Зигмунд выбрался через лаз и исчез.

Услышав эту новость, я сперва обрадовалась, но затем приуныла. Бедный пес вдалеке от людей, безусловно, издохнет от голода. Или же снова прибьется к деревне, и сосед поймает его и вернет в вольер.

– Да, вот еще какое дело, – неторопливо сказал отец. – Совсем забыли тебе рассказать. Ехали мы тут с твоей мамой на рынок. Смотрим – собака вдоль обочины чешет.

– Какая собака?

– Откуда же нам знать, – сказала мама, безмятежно разливая чай. – Спаниель какой-то. А может, и не спаниель. Мы в породах не разбираемся.

– Это был Зигмунд?!

Ждать и Надеяться

Родители с совершенно одинаковым недоумением взглянули на меня.

– Нам ведь его не показывали, – кротко сказала мама.

– Мы с ним не знакомы, – подтвердил отец.

– Но на имя «Зигмунд» он не отзывался, – закончила мама.

Родителям было отлично известно, что полным именем спаниеля звали только в первые дни. А затем он стал Гошкой.

– И что вы сделали с этим не-спаниелем? – помолчав, осторожно спросила я.

– К дяде Володе отвезли, на лесопилку. У него как раз старенькая сука недавно умерла.

– Так он теперь на лесопилке?

– Точно. В следующий раз приедешь – можем навестить.

У меня не получилось выбраться на лесопилку ни в том году, ни в следующем. Но от мамы с папой я знаю, что до сих пор у ее владельца живет подобранный на трассе пес, ласковый и дурашливый. Он гоняет кур, грызет ботинки и спит дома на диване. Дядя Володя безбожно балует собаку. Поначалу тот боялся громких окриков, но на него уже давно никто не кричит.

Зовут его Карлуша. Имя ему дала мама, и эта ее маленькая шутка – единственный намек на прошлое когда-то забитого, а ныне счастливого пса.

Из книги О лебединых крыльях, котах и чудесах. Эйлин О’Коннор